Он взвешивает каждое слово, очень четко формулирует любую мысль, грамотно подбирает метафоры и ссылается на классиков искусства. Но как только ему напомнят о брошенной когда-то фразе «возможно, я и заменю Фергюсона в Манчестер Юнайтед», растягивается в улыбке и с легким удивлением переспрашивает: «Правда, я говорил такое? Ну, может быть. Вообще я много всякой чуши могу сказать».

Совсем нескромно Кантона сравнивает себя с Сократом. Великого греческого философа больше прочего забавляли заковыристые вопросы, ответов на которые не было в принципе. Сократ с удовольствием наблюдал, как люди все-таки приходят к чему-то – он заставлял их мыслить.  Эрик не так чтоб знаком с деятельностью древнего философа – кое-какие цитаты он узнал на третьей полосе издания «Сан».

Он прекрасно понимает, что философами не рождаются и не становятся. Это не точная наука, требующая базовых знаний и технических навыков. Единственный навык здесь – умение наблюдать за жизнью, способность ее анализировать. Фактически философом становится тот, кто лучше других распознает прелести и гадости окружающего мира, кто способен смотреть в два глаза и отлично ориентироваться в любом пространстве, в разных областях.

Именно потому Кантона и лучший.  Будучи футболистом, он не обладал феноменальными способностями, равно как и в кино он все еще один из многих. Но вот это вот желание любым способом проявить себя, выразить ту загадочную часть Кантона, что сделала его кумиром едва ли не всех англичан, выделяет Эрика на общем фоне. Для него футбол – искусство, и карьера самого француза лишний раз подтверждает теорему о том, что эта игра имеет право называться  искусством.  Говоря, что «он не человек, а Кантона», Эрик не бахвалится, а лишний раз создает вокруг себя ауру исключительности, без которой не обходится не один настоящий творец.

Он сильнее миллионов людей, одержимых страхом неизвестности и неопределенности.  Люди боятся бросить надоевшую работу, не зная, что с ними будет завтра – они согласны плыть по течению, своим примером подтверждая слова об абсурдности жизни. Кантона, в отличие от них, принимает и понимает эту абсурдность, и, как и любой творец, старается показать ее, подчеркнуть жирным контуром сквозь создаваемые им образы, сквозь свою большую игру.

Он сказал футболу «нет» всего в тридцать один год. Те, кто кладут жизнь на алтарь исключительно одного дела и по окончании карьеры стремятся любым способом сохранить собственное место в футболе, - несчастные люди в понимании Кантона. Сам он хочет быть счастливым, и единственное счастье для него – играть. Играть в жизнь.  Несомненно, так же он поступит и с кинематографом, без проблем бросит увлечение фотографией, когда ощутит малейшую потерю интереса к такому искусству.  Он ушел, чтобы смотреть один футбольный поединок в месяц, а о последних новостях узнавать из бесед с друзьями-футболистами – он слишком большой человек, чтобы оставаться сторонним наблюдателем. Он хочет играть.

Кантона не видит принципиальной разницы между игрой перед камерой, в театре и на футбольном поле. Только сквозь игру можно увидеть внутренности, душу человека:  здесь нельзя увильнуть, соврать или отделаться шуточкой – поле и сцена показывают, каков ты на самом деле.  Его поднятый воротничок стал коронным приемом Короля: он обозначал свою исключительность, он был в «главной роли» - хотя это не была роль эгоиста, и отдать пас партнеру – вот это Кантона почитал своим главным заданием. Поделиться с другими.

На первый взгляд может показаться, что жизненная игра Кантона – прямое доказательство его самовлюбленности и самоуверенности, а все его острые фразы доказывают его отношение к людям: «я вам нужен больше, чем вы мне». Нет. Даже бросаясь на болельщика Кристал Пэлас, Эрик не хотел поставить на место зарвавшегося «пацана» - это был «мужской разговор», «беседа на равных». 

Ни на секунду не пожалев о содеянном, Эрик  не отрицал и негативность данного поступка. Он понимает, что жалеть ему не о чем – это все та же часть игры в жизнь, часть искусства, часть становления творца через ошибки и неудачи.  Критики признают в Эрике талант фотографа, а сам он со всей принципиальностью использует старые камеры, предпочитая черно-белое фото цифровой обработке. Так у тебя нет возможности стереть плохой кадр: в фотоаппарате, как и в жизни, есть ограниченное количество кадров – ты заметил красивое отражение в реке, поймал яркую тень или криво держал аппарат – было именно так, а уж оценки для своего искусства он не требует. Он выражает Кантона.

Он выражал себя на поле все тем же воротничком.  Забивая мяч, француз гордо выпячивал грудь, словно древнеримский гладиатор.  Эта была секунда блаженства. Кантона успокаивался и отдавал себя публике, переживавшей каждый момент вместе с ним – девяносто минут игрового времени он воспринимал как их общее испытание, в едином движении, порыве, в унисон.  Как творец, он не способен выходить из образа и даже обыденные вещи Кантона делает с особым чувством, со своей исключительностью.  Воротничок Эрик сменил на сигарету – его харизма проявляется даже тогда, когда Кантона, выйдя подышать свежим воздухом со съемочной площадки, закуривает ее и мгновенно обращает на себя взоры простых прохожих.

Его работа доказывает истинное значения слова «талант». Талант – это мысль, которая идет впереди всего, а уж сам процесс облачен в наработку навыков.  Уйдя в кинематограф и снявшись в ужасном фильме «Муки», Кантона вызвал на себя гнев французских рецензентов, утверждавших, что даже обезьяна в этом фильме сыграла лучше экс-футболиста.  Толчок к его развитию дало не это, а заложенное природой требование к совершенству – и уже через пять лет те же критики восхищаются его исполнением роли толстого недотепы детектива, в которую Кантона вкладывает настоящую чувствительность.

Бросая непонятные фразы и наблюдая за реакцией окружающих, Эрик столкнулся с необходимостью взглянуть со стороны и на самого себя.  Оказалось, что играть роль Эрика Кантона в фильме «В поисках Эрика» было тяжелее любого другого задания: тут необходимо покинуть свой собственный разум и посмотреть со стороны – привыкая создавать образы и выставлять на всеобщее зрение пороки выдуманных людей, теперь ему было необходимо проделать то же самое с самим собой. И он успешно справился с очередным вызовом.

Ему совершенно ничего не стоило бросить революционные лозунги в одном из интервью.  Нахлынувшая на Францию политика пенсионных реформ взорвала общество, но Кантона, всегда с какой-то прохладой относившийся к своей родине, нашел рецепт для выхода из ситуации. «В наши дни революция не требует митингов, жертв и крови. Люди, просто пойдите в банк и заберите оттуда свои сбережения. Сделав это, мы разрушим их систему и заставим считаться с собственным мнением».  Слова вызвали бурную реакцию, а творец, примерявший на себя роль политического революционера, продолжил наблюдения.

Всю жизнь представляя окружающий мир «черной» и «белой» красками, Кантона, тем не менее, оставался «серым» как никто другой – или же мы просто до сих пор не знаем и не видим этого человека и его натуру.  В понимании Кантона есть только два чувства, которые выходят за рамки жизненной игры и способны существовать без оболочки «искусства»: любовь и ненависть, именно  их он питал к своим тренерам и президентам клубов, когда играл в футбол. Возвращаясь к работе на футбольной должности, Кантона хочет добиться не только любви, но и уважения подчиненных. «Нужно твердо уметь сказать «да» или «нет». Это не зависит ни от каких чувств, которые к тебе испытывают игроки».

Стать директором футбольного клуба Нью-Йорк Космос – еще один виток в развитии творца. Нет, он не скучал по футболу, но он его не разлюбил – игра в мяч кажется ему великолепной метафорой нашей жизни, во всех ее проявлениях. Футбол, кино, театр, живопись, музыка – кажется, и дальше Кантона будет пополнять свой список метафор к одной большой игре. «Ведь в один день я умру, а мне очень хочется успеть попробовать все, что я планировал».