- В 1946 году вы попали в Англию в качестве военнопленного. В лагерях для военнопленных почти регулярно играли в футбол. Какого уровня были команды?
- У нас в лагере №50 была приличная команда. Карл Краузе потом играл за Шальке, Гюнтер Люр – за Бремерхафен. Футбол был хорошим способом отвлечься. Я целыми днями ждал этих игр.
- Откуда у вас как военнопленного были силы на футбол?
- Англичане с нами очень хорошо обращались. Мы ели то же, что и бедные сельские жители. На враге никто не экономил. Это меня впечатлило.
- Как англичане обращались с военнопленными после освобождения?
- В ходе денацификации меня определили как нациста. Поэтому в мои первые игровые годы я постоянно вызывался на допросы британской секретной службой MI-5. С годами отношение стало почти что дружественным. Мы встречались за чашкой чая и обсуждали футбол.
- В 1948-м вы стали звездой клуба из маленького городка Сент-Хеленс Таун. Один из Ваших одноклубников даже назвал вас "первым футболистом с постера". Вскоре поступили предложения из первого дивизиона.
- Перед началом второго сезона клуб знал, что они не смогут меня удержать. Были запросы от Арсенала, Тоттенхема, Эвертона, Манчестер Юнайтед и Сити. Однако в финансовом плане лучшее предложение я получил от Бернли.
- Все же в 1949-м вы перешли в Манчестер Сити.
- Представители Сити пригласили директора Сент-Хеленс в Манчестер, якобы на переговоры, однако внезапно сами приехали ко мне домой. Я в тот день провел в кровати с простудой. Они хотели меня уговорить и имели при себе контракт. Я пытался побыстрее их выпроводить, потому что очень хотел в туалет. Но их было не заткнуть. В какой-то момент я не выдержал и поставил подпись. С того дня я был Горожанином.
- Новость о том, что ворота Сити будет защищать немец, вызвала волну протестов в Манчестере. Лишь слова раввина доктора Александра Альтманна немного успокоили народ.
- Еврейская община почитала Альтманна как выдающегося ученого. К сожалению, я так и не смог отблагодарить его за то, что он за меня заступился. Я мог бы ему просто позвонить, сегодня это было бы очень легко. В то время с этим было сложнее. Да и честно говоря, я тогда был слишком занят самим собой.
- Как вы пережили эти протесты?
- Никак. К счастью я тогда еще жил в Сент-Хелене и о демонстрациях узнал только из газет. Я рад, что тогда еще не переехал, иначе даже не знаю, как бы справился с этим. Если бы на меня лично кто-нибудь напал, я, скорее всего, не смог бы остаться в Англии.
- Вы сначала играли за резервистов Сити. Клуб хотел вас защитить таким образом?
- Меня невозможно было защитить. Я был в центре внимания. На мою первую игру в Барнсли на стадион пришли 27 тысяч зрителей. Обычно на такие матчи приходили максимум тысячи две людей. Но все хотели посмотреть на немца. Я чувствовал себя как обезьяна в зоопарке.
- Как вели себя болельщики?
- Первые минуты было тяжело. С трибун слышались выкрики "зиг-хайль", некоторые выбрасывали руку в характерном приветствии. Ко мне относились нормально, однако в первое время я постоянно видел неприятие в глазах англичан. Но разве я был вправе на них обижаться?
- И как вы это пережили?
- Я пытался не обращать на это внимания. Я жил с ощущением, что они знали слишком мало о том, как все происходило в Германии на самом деле. Они видели во мне только убийцу и захватчика. Для них я был одним из тех.
- Как бы вы описали английских футбольных болельщиков 50-х годов?
- В игровой день на Мейн Роуд всегда собиралось около 50 тысяч зрителей. Люди наверстывали после войны. Перед стадионом стояли три конных полицейских и еще двое у поля. Но нигде не было и признаков толкотни. Люди становились в очередь и ждали. Футбол был, прежде всего, социальным событием, но зрители также интересовались тем, как проходит игра. Никто не пел и не танцевал на трибунах. Люди сосредотачивались на самой игре. Мне кажется, тогда публика больше разбиралась в футболе, чем новое поколение. Сейчас для них это всего лишь развлечение.
.jpg)
- Ваша первая игра в Лондоне изменила общественное представление о вас. Что тогда произошло?
- Лондон был информационным центром страны. Все говорили: если у тебя получится здесь, у тебя получится везде. Мы тогда играли с Фулхэмом. Я до сих пор помню запах Коттедж: древесина и сигаретный дым, а в воздухе веяло холодной влажностью Темзы. Было очень тесно, болельщики дышали мне в шею.
- Сити проиграл матч 0:1.
- После финального свистка произошло что-то невероятное: зрители поднялись с мест, игроки стали в стенку. Все приветствовали меня. На следующий день я читал в лондонской газете: "Мы должны были забивать Сити десять мячей. Но забили всего один". Я прошел испытание.
- И вам, немцу, хватало смелости вскоре после войны еженедельно появляться на глазах у британской публики?
- Это было необычно, поскольку еще с детских лет я страдал комплексом неполноценности. Например: в Сити я, как и все мои партнеры, добирался на тренировку на автобусе. По окончанию тренировки некоторые из игроков уже стояли на остановке, когда я туда приходил. Я прятался от них. Мне было легче прождать час до следующего автобуса, в котором я мог ехать один.
- Вы выходили на поле стадиона полного вражески настроенных болельщиков, но боялись своих же партнеров?
- Мне тяжело это объяснить. Я был очень застенчивым, когда оказывался в маленьких группах. Думаю, это как-то связано с моим авторитарным воспитанием. В детстве мне нечем было похвастать. Да и на протяжении всей своей карьеры я никогда не считал себя выдающимся вратарем. Сколько бы меня не хвалили, я всегда сомневался в себе.
- Как вели себя с вами соперники?
- Всегда справедливо. Тех, кто шел на меня жестко, я могу посчитать на пальцах одной руки.
- То есть жестокий английский футбол пятидесятых – это всего лишь миф?
- Ни в коем случае. Конечно, играли очень жестко. Даже вратарю временами приходилось нелегко. У меня шрамы по всему телу, а сколько раз мне ломали нос я уже и не помню. Когда тебе противостоит такой детина, как Джон Чарльз (легендарный игрок Лидса тех времен –
прим. Football.ua), тебе необходимо показать ему, где находится предел.
- Чарльза называли "нежным великаном". Он за свою карьеру не заработал ни одного предупреждения.
Эти ребята никогда не играли несправедливо, просто таков был тогда футбол. Но, несмотря на жесткость, все было по-честному. Люди себя уважали. Кроме того, мы хотели развлечь народ. В Англии я выучил, что не обязательно всегда побеждать. Это в первую очередь должно было быть весело.
- И как выглядело это веселье?
- В одной игре с Бирмингемом я постоянно сталкивался с их правым крайком Мерфи. Шотландец. Однажды он крикнул мне: "Долбаный немец. Я тебя прикончу!" В перерыве я сказал тренеру, что больше не выйду на поле, потому что мне угрожает этот Мерфи. Я сказал это серьезно.
- И как отреагировал ваш тренер Лес Макдауэлл?
- Он вышел из раздевалки, потом вернулся и сказал: "Я все уладил". Во втором тайме Мерфи сдерживался. После игры иду я в раздевалку, а у двери стоит Мерфи, в чем мать родила. Он подошел ко мне и извинился. Его заставили партнеры по команде. Я почувствовал огромное уважение к такому отношению. Наши ребята же катались по полу от смеха.
- Сегодня английский чемпионат считается одной из лучших лиг мира. Как обстояли дела в пятидесятых?
- Тогда Англия тоже была мерилом всего футбола. Это было заметно, когда мы проводили выездные туры в Испании, Италии и Германии. Там тоже были хорошие команды, но у нас чемпионат был посерьезнее.
- Вы играли против Бобби Чарльтона и Стенли Мэттьюза. Кто для вас является самой выдающейся личностью в английском футболе?
- Том Финни превосходил их всех. Он никогда не получал того признания, на которое заслуживал, потому что всю жизнь играл за Престон Норд Энд. Его постоянно втаптывали в газон, а он все время поднимался, обтряхивал футболку и играл дальше. Никогда больше не встречал такого скромного и образцового человека, как Том.
- В пятидесятых годах в Британии профи мог разбогатеть благодаря футболу?
- Конечно, в финансовом плане мы стояли тверже, чем средний рабочий, но никто не был богатым. В Сити все получали одни и те же деньги: 13 фунтов в неделю, 2 фунта премиальных в случае победы. Чистыми. Иногда можно было заработать 7 фунтов на интервью. Еще в свои игровые годы я получил возможность вести колонку в газете. Тогда я получал по 14 фунтов за один материал, считай больше, чем за свою работу в Сити. Но я не знаю, играл ли бы я с таким же рвением, если бы зарабатывал тогда 100 тысяч в неделю. Мы должны были играть, чтобы иметь хоть какие-то деньги.
- Где-то еще подрабатывали?
- Мы ежегодно проводили до 90 добровольных мероприятий от имени клуба. От открытий магазинов до посещения больниц.
- Каким было ваше самое курьезное задание?
- Большинство пабов опекали какие-то больницы. Когда кто-нибудь заказывал себе пинту пива, мелочь оставлял на прилавке. За несколько недель собиралась гора пенсов в человеческий рост. Прилавок даже нужно было частично укреплять, чтобы он не проломился под тяжестью монет. Когда куча вырастала до определенной высоты, паб заказывал себе футболиста. Я как игрок должен был сталкивать это чудовище в большое одеяло. Деньги падали и доставлялись в больницу.
- Был ли в клубе какой-нибудь кодекс поведения на публике?
- Мы не получали никаких уставов с четкими предписаниями: сдержанные манеры были такой же частью наших обязанностей, как приличное поведение и опрятная одежда. Это было нормой для любых публичных мероприятий, неважно, это встреча с журналистами или болельщиками. Мы знали: без них мы ничто.
.jpg)
- Какое общественное положение вы занимали как профи?
- Несмотря на всю сердечность и честность, которую я ощущал, я всегда казался себе кем-то вроде фабричного рабочего. Чувствовал себя лишь рабочей единицей. Так полностью и не интегрировался в клуб.
- Не чувствовали себя частью семьи?
- После хороших матчей все хвалили, хлопали по плечу. Но я жил с ощущением, что мы, игроки, находились на низшей ступеньке общественной лестницы. В обществе футболисты считались тупыми и недалекими, что весь наш мозг мог вместиться в мизинец ноги.
- Вы получали много писем от болельщиков?
- Мешками. В неделю я получал до 300 писем. Бывшие военнопленные делились со мной воспоминаниями. Большинство писем с родины я получал из восточной Германии.
- Почему вы были так популярны в восточной Германии?
- Даже не знаю. Подозреваю, что людям нравилась моя история. Они были отгорожены от всего. Возможно, им нравилось, что где-то бывший военнопленный может жить свободно.
- Как вы все эти годы поддерживали контакт со своей семьей?
- Насколько я был хорош на воротах, настолько плохо я писал письма. Поэтому я, к сожалению, лишь изредка писал родителям. У них не было телефона. Мама из-за этого очень страдала. Война отобрала меня у них, когда мне было 17. Я не хотел писать матери о своих лишениях, о своем страхе. Из-за этого наши отношения очень испортились. В плену можно было отправить одно письмо в месяц. Но на формуляре Красного Креста было место только для сотни слов. Что я мог в них вложить?
- У вас за все время не было ностальгии по дому?
- Была, конечно. Я был немцем и остаюсь им.
- Вы едва не оказались в Шальке. В 1952-м году клуб интересовался вами. Как так получилось?
- Карл Краузе, мой напарник по лагерной команде, играл в Шальке. Он мне позвонил и сказал, что мной интересуются. Я не стал сразу отказываться, поскольку чувствовал потребность в новом вызове. Моя мама тогда серьезно болела, и я приехал в Гельзенкирхен. Президент Вильдфанг, а также Фритц Щепан и Эренст Куцорра (ведущие игроки Шальке тех времен –
прим. Football.ua) даже показали мне заправочную станцию, которой я буду владеть (очень популярный способ дополнительного заработка среди немецких футболистов 50-70-х гг. –
прим. Football.ua). Однако в итоге переход сорвался из-за громадной суммы отступных, которая составляла 25 тысяч фунтов, что на то время было равно 250-ти тысячам марок. Эта сумма свела все переговоры насмарку.
В немецкой прессе сразу все переменилось: изначальная эйфория по поводу моего возможного перехода сменилась на скепсис по отношению к моей личности. Высокую сумму отступных объяснили надменностью Сити, и мне показалось, что люди посчитали, что я тоже хотел нагреть руки на сделке. Я заметил, что немцы в таких делах ведут себя более подозрительно и недальновидно.
.jpg)
- Вы горевали об утраченной возможности?
- Впоследствии я был рад, что переход не состоялся. Я не знаю, смог ли бы привыкнуть к этому завистливому менталитету.
- С Ман Сити вы провели почти 80 товарищеских матчей в Германии. Какое значение имели эти матчи для вас?
- Я хотел показать зрителям, что играю в хорошей команде, но мои партнеры относились к этим матчам совсем иначе. Они хотели отдохнуть после сезона, и забавлялись тем, что выставляли меня на посмешище. Это меня зверски накаляло. Когда мы играли во Франкфурте в 1953-м, наши игроки специально спровоцировали пенальти в свои ворота, но я смог его парировать. В тот день на трибуне сидел Зепп Хербергер (главный тренер сборных Германии 1936-42 годов и ФРГ 1949-64 годов –
прим. Football.ua).
- Он когда либо объяснял вам, почему не вызывал вас в сборную?
- Нет, но я думаю, он боялся. Боялся, что вызовет, а я не заиграю. Тогда бы он не выдержал критики. Пресса внимательно за всем следила. Он не мог даже ради эксперимента пригласить игрока из заграницы, потому что это был огромный риск.
- Хербергер был трусом?
- У него не было нужды рисковать. Турек, Квятковски, Кубш: это были выдающиеся вратари. Зачем ему было меня вызывать? Я не знал команду, так что это и в самом деле могло навредить. Я хорошо понимал Зеппа.
- Как вы пережили победу на ЧМ-1954?
- Финал я слушал в Манчестере по радио. Конечно, я обрадовался, но не более. Да и в Англии это событие особо не освещалось.
- Без перспектив попасть в сборную вы сосредоточились на игре в своем клубе и в 1956 году завоевали с Сити Кубок Англии. Как проходили будни той победной команды?
- Был только один босс: Лес Макдауэлл, наш тренер. Он был всему голова. Хотя мы много ошибались и критиковали друг друга, но никогда не делали это публично. Это считалось смертным грехом.
- Спорили на командных ужинах?
- У нас никогда не было командных ужинов. Мы были всего лишь работниками клуба. Пиво клуб оплачивал нам только после успешных выездных матчей.
- Получив тяжелое повреждение в 1956-м, вы потеряли сына, погибшего в несчастном случае. Футбол помог вам как-то пережить это?
- Когда это произошло, мне было 33 года. После перелома позвонка мне просверливали черепную коробку. Я носил гипсовый шлем и неделями спал на деревянной доске. Я был словно маленький ребенок. И тут еще этот шок. Это было невыносимо, и я ушел в тренировки, чтобы отвлечься от этого. Но мое чувство момента, выбор позиции – все куда-то делось. Однако я хотел как можно быстрее показать, что это все еще тот прежний я. Я опять нуждался в признании.
- В сезоне 1957/58 Сити пропустил 114 голов. У вас не было желания уйти из футбола?
- Мы проиграли почти все игры. Я подошел к боссу и сказал: "Я больше не могу. Я завязываю". Я был разочарован, потому что много очков мы потеряли из-за меня. Он сказал только: "А ты не думал о том, сколько раз ты нас выручал? Ты остаешься!" Потом поднялись игроки и сказали: "Оставайся, шпала!"
- Тренер пытался как-то Вас мотивировать?
- Перед одной игрой против Вест Хэма босс пригласил одного психоаналитика из Новой Зеландии. Тот попросил меня и Колина Барлоу выйти на середину. Мы должны были задавать друг другу вопросы и отвечать на них только позитивно. Я спросил: "Колин, как ты оценишь мои выступления?" Он говорит: "Шпала, я никогда не видел более изящного вратаря, чем ты". Я чувствовал себя идиотом.
- Этот метод себя оправдал?
- Мы проиграли 0:4.
- Вы пережили мировую войну, смотрели смерти в глаза. Человек после этого иначе смотрит на игру?
- Эти вещи вообще никак не связаны. Конечно, на войне ты видишь такое, чего потом уже никогда не забываешь. Это закаляет, возможно, делает тебя жестче и восприимчивее к несправедливости. Потом ты всю жизнь сомневаешься в вышестоящих людях, не доверяешь начальству. Футбол помогал мне об этом забыть. Наверное, поэтому я всегда был очень сосредоточен.
- Может в итоге пребывание в плену стало для вас благом?
- Я много думал о том, что бы из меня получилось, если бы не попал в Англию. Я бы тогда остался верным своему родному клубу Тура Бремен и никогда бы не заиграл на мировом уровне. Тот путь, который я прошел, был бы невозможен в Германии. Из-за своего происхождения в Англии я с самого начала был в центре внимания. Это побуждало меня постоянно работать над собой. Это отношение и проложило мне путь.
- У вас были образцы для подражания?
- А кто тогда был-то в 1949-м? На кого мне было ровняться? На товарищеской встрече Германии и России (в Германии редко используют название "СССР", для немцев по большому счету это всегда была "Россия" –
прим. Football.ua) в сентябре 1956 года я встретился со Львом Яшиным. Он сказал, что однажды видел мою игру в Англии, и ему нравится мой стиль. Я даже взял у него автограф.
- А вы не давали ему свой?
- Он меня не просил, я в принципе и не навязывался.
Беседовал Беньямин Кульхофф, 11Freunde
Перевод и адаптация Андрей Курдаев, Football.ua
