— Почему Бреда отпустила Вас в подростковом возрасте, а потом снова подписала в 21 год?

— Я начинал как полузащитник, но когда мне было 14 лет, в клубе сказали, что я не соответствую уровню их команды. Было неприятно. В таком юном возрасте ты живешь мечтой, и когда тебе заявляют, что она окончена, ты веришь. Кажется, что они имеют полное право и основания на то, чтобы оценивать тебя. Да, они не ошиблись — я был далеко не лучшим полузащитником. Но когда клуб подписал меня снова, я уже играл в нападении и немало забивал. Нет ничего лучше, чем вернуться в команду, за которую болеешь с детства, хоть в свое время она и отказалась от твоих услуг.

— Вы дебютировали за сборную Нидерландов, играя в далеко не самой известной команде.

— Я до сих пор остаюсь единственным игроком, которого вызвали в сборную из Бреды. Я провел на поле 15 минут и мне казалось, что я буду не против, если это мой последний вызов в национальную команду. Ведь я уже имел право говорить: "Слышь, а ты играл за Голландию?" Я был там почти как обычный болельщик, постоянно думал: "Ого, да это же Бергкамп! А это де Бур!" Кларенс Зеедорф дебютировал в том же самом матче. Мы жили с ним в одной комнате, и я никогда не забуду как он разделся, чтобы показать свою невероятную мускулатуру. Я так старался хоть немного накачаться, когда был моложе: работал в спортивном магазине и три раза в неделю тренировался на военной базе, когда было свободное время. Я спросил Кларенса, качается ли он, — оказалось, что нет. Зеедорфу было всего 17 лет, и он думал, что такие мышцы — это естественно.

— Как так получилось, что в 1995 году Вы перешли в Селтик? Что Вы знали об этом клубе до того, как очутились на Паркхед?

— Это произошло через две недели после моего первого матча за Нидерланды. Некоторые клубы хотели меня подписать просто потому, что я уже считался игроком сборной. Так меня и представили в Глазго — как игрока сборной Нидерландов, хотя я и провел на поле всего 15 минут. О Селтике я знал немного, но у меня было семь фигурок футболистов — мне нравилась их форма.

— Когда Вы перешли в Селтик, клуб оставался без трофеев уже шесть лет. Вы понимали, насколько важным был Ваш победный гол в финале Кубка Шотландии?

— Незадолго до моего перехода Селтик проиграл финал Кубка Лиги команде из первого дивизиона, и я был шокирован таким уровнем. Если бы мы тогда провели матч с Бредой, то 100% проиграли бы. Свой первый мяч я забил через 9 минут после выхода на поле в дебютной игре; это был один из лучших моих голов, болельщики тогда сразу решили, что я достойный игрок. Да они, наверное, подумали, что я — новый Марадона! В финале Кубка Шотландии мы снова встретились с командой первого дивизиона. Победный мяч сделал меня любимчиком фанатов. После шести лет неудач люди подходили ко мне со слезами на глазах. С тех пор мы стали настоящей командой. Уже спустя несколько месяцев мы могли бы разнести Бреду в щепки.

— Паоло Ди Канио, Хорхе Кадете и Вас в Селтике называли "тремя амиго". Кто был самый шальной?

— Все забывают об Андреасе Томе. Андреас был поспокойнее, но он — один из лучших игроков, с которыми я когда-либо играл. Чистый бомбардир — голы, голы, голы. Мне иногда говорили: "Беги в штрафную, черт возьми!" — потому, что я хотел больше играть с мячом. Но когда к нам присоединился Хорхе, этого уже никто не замечал — место в штрафной занимал он. А с Паоло я брал пример. Он ходил в спортзал каждый день перед тренировкой, и я начал делать так же. Он был великолепен — мог побрить себе лобок в раздевалке у всех на глазах. Он делал команду нахальнее. Молодец.

— Что Вы чувствовали, когда Энди Горам отбил Ваш удар с пенальти в Old Firm 1996 года?

— Я и раньше не забивал пенальти, но тот раз был очень важен. В том сезоне мы упустили титул, хотя и проиграли всего один матч. Я любил играть против Рейнджерс, но соперничество иногда выходило за рамки. Я как-то ехал на тренировку и застрял в пробке у стадиона. Ко мне подошел подросток, открыл дверь и плюнул в меня. Мне нравилось в Селтике, но я был легкой добычей для фанатов Рейнджерс — меня можно было заметить издалека.

— Вы бы не хотели уйти из Селтика как-то по-другому?

— Нет. Мы с самого начала договорились, что если я буду хорошо делать свое дело, клуб это оценит. Зарплата у меня была невысокая, но я, прежде всего, принял новый вызов. Тем не менее, после гола в финале Кубка и после множества других мячей никаких предложений не поступало. В конце концов, мне сказали: "Мы можем поднять тебе зарплату, если ты согласишься продлить контракт". Я ответил, что мы так не договаривались. После этого клуб заявил, что удвоил мне зарплату. Это был хороший пиар, но удвоенная сумма все равно составляла лишь половину от оклада лучших игроков. А мне просто хотелось получить то, чего я заслуживал — как и Ди Канио, Кадете и Том. Меня отправили в резервную команду, и я спросил у Гууса Хиддинка: "Что делать?" Он сказал, что может вызвать меня в сборную, только если я получаю игровую практику. Шел 1997-й, через год должен был состояться чемпионат мира. Я подумал, что шанс сыграть на мундиале у меня будет только один, и нельзя его упустить. Если бы в сборной для меня не было места, я бы остался в Селтике. А так — я хотел поучаствовать на чемпионате мира. И у меня получилось.

— Вы не жалеете о том, что сказали: "7000 фунтов — это нормально для бомжа, но не для первоклассного футболиста"?

— Эта фраза была напечатана в моей колонке в газете и вырвана из контекста. Я имел в виду, что для обычного человека это неплохие деньги, но Ди Канио и Том получают больше.

— Ваши 34 гола помогли Ноттингем Форест пойти на повышение в сезоне 1997-1998. Это был лучший год в Вашей карьере?

— Не самый лучший, но и не самый плохой. Когда я перешел в Ноттингем, команда была на самом дне Премьер-лиги. Мы вылетели в том сезоне, но не потеряли практически никого из наших игроков. С таким составом любой мог бы выйти в высший дивизион. Там было хорошо, но на тренировках мне не хотелось постоянно играть 5 на 5, с голкипером на фланге и центральным защитником на воротах. Мне хотелось двигаться вперед, а за целый сезон я практически ничему не научился.

— Вы сыграли на чемпионате мира 1998 года. Нидерланды смогли бы пройти Бразилию в полуфинале, если бы матч судил не Али Буйсаим?

— Да, мы должны были сыграть в финале. Я вышел на поле при счете 1:0, до конца матча оставалось 15 минут. Патрик Клюйверт сравнял счет. А на последних секундах Вим Йонк сделал подачу, и я 1000%-но должен был свободно пробивать головой. Но меня потянули за футболку. Я услышал свисток судьи и подумал: "Пенальти!" — но он дал мне желтую за симуляцию. У меня до сих пор есть фотография с этим фолом. На групповом этапе я забил в ворота Южной Кореи — такие моменты запоминаются навсегда. Мне казалось, что это подарок Бога за то, как я играл и тренировался.

— У Вас был шанс стать легендой Форест; почему же Вы начали забастовку?

— Почему? В декабре 1997-го у меня была возможность перейти в ПСВ, и я сказал Дэйву Бассету, что меня не устраивает текущее положение вещей. Он ответил: "Я не могу тебя отпустить. Мы хотим вернуться в Премьер-лигу, а ты — наш лучший бомбардир. Меня разорвут на куски, если я тебя продам". Я согласился, но сказал, что уйду по окончании сезона". А он: "Выведи нас в Премьер-лигу — и мы тебя отпустим". В первый раз мне было неприятно, когда в СМИ появились сообщения, что Ньюкасл предлагал за меня 7 млн фунтов, а Бассет ответил, что я могу уйти не менее, чем за 10 млн. Но 10 млн в 1997 году были невероятной суммой. Это как предлагать капучино за 25 баксов — вроде и продается, а покупать никто не собирается. Тогда я понял, что меня выставят на трансфер, как и обещали, но влепят ценник, который не потянет никто. Бассет знал, что я хочу уйти, и обманул меня. Я подумал: "Вы плохо обращаетесь со мной — я буду относиться к вам так же". Тогда я и решил тренироваться дома.

— Вы все еще считаете, что забастовка была правильным решением?

— Сейчас я думаю, что стоило подождать до конца августа. Но разве они продали бы меня тогда? Сомневаюсь. В то время говорили, что я начал забастовку из-за того, что клуб продал некоторых игроков. Это тоже сыграло свою роль, но далеко не главную. Считается, что футболисты и так должны быть довольны тем, что получают деньги за свою игру; всегда говорят, что это честь — играть для людей, у которых почти ничего нет. Но это никому не дает права попусту тратить мое время. Я был не против, когда клуб отказался платить мне, раз я не приходил на тренировки. Мне не хотелось получать деньги за просто так. Но нужно было как-то решить эту проблему. В конце концов, мы договорились с директором, что клуб отпустит меня за фиксированную сумму — 3,5 млн фунтов.

— Вы извинились перед товарищами по команде, когда вернулись в Форест после забастовки?

— В СМИ в основном высказывались английские игроки, постоянно упоминая о моем "неуважении". До этого они были моими друзьями. Когда я вернулся в раздевалку, то сразу обратился ко всем: "У кого-нибудь есть вопросы?" Ответил только Джефф Томас: "Я считаю, что ты был неправ". Я сказал: "Окей, но мне ведь нужно думать о своей карьере". Когда я снова начал играть, то отдавал на поле все силы. Но чего-то не хватало. Мое сердце уже было не там.

— Вы чувствуете ответственность за увольнение Дэйва Бассета и вылет Ноттингема в том сезоне?

— А разве я бы смог что-то изменить, даже если бы играл в каждом матче? Не уверен. Он до сих пор твердит, что его уволили из-за меня; но и повышение свое он тоже получил не в последнюю очередь благодаря мне. Я не покупал игроков, которых он подписал тем летом. Они не смогли ему помочь. А со мной дела шли не намного лучше. В декабре я получил удаление и дисквалификацию на два матча, так что тренер дал мне выходные, чтобы на Рождество я съездил домой. После увольнения он сделал вид, что я уехал без его разрешения — это же неправда. Он вел себя как змея, как крыса, и по-прежнему говорит гадости обо мне. Это худший человек из всех, с кем я имел дело. Говорят, в Уимблдоне он добился успеха, но там у него было достаточно хороших футболистов. Может быть, он неплохой управляющий, но уж точно отвратительный тренер. Ни в одном матче у нас не было акцента на оборону или атаку. Он просто говорил: "Наслаждайтесь игрой".

— Вам понравилось работать с Моуриньо в Бенфике?

— Было неплохо, но сейчас он тренирует совсем иначе. В то время он был всего лишь одним из многих. У нас сложились хорошие отношения. Не скажу, что уже тогда ожидал от него таких успехов в будущем, но игроки были готовы за него умереть. Жозе всем нравился, несмотря на то, что провел в клубе так мало времени. В Бенфике проходили выборы президента, и кандидат, который привел в клуб Моуриньо, меня и еще некоторых футболистов, проиграл. Новый президент обещал нового тренера, поэтому Жозе покинул клуб. Я тоже, хоть и забил за Бенфику 19 мячей. Они купили меня за 3,5 млн фунтов, а продали Фейенорду за 800 000.

— Какой момент стал главным в Вашей карьере?

— Победа в Кубке УЕФА 2002 года с Фейенордом. Это было довольно неожиданно. Остальными тремя участниками полуфиналов были дортмундская Боруссия, Милан и Интер — вряд ли нас можно было поставить с ними в один ряд. Перед этим я положил два мяча в ворота Рейнджерс, что не могло не радовать. А в четвертьфинале забил ПСВ на 93-й минуте. И в финале против Дортмунда отметился дублем. В том сезоне все сложилось как нельзя лучше.

— Турецкие болельщики известны своим характером на весь мир. Назовите самый безумный случай за два года в Фенербахче.

— Самое худшее случилось в матче против Ризеспора. Между Фенербахче и Трабзонспором была сильная конкуренция. Они друг друга ненавидели. После матча в Ризе мы ехали в аэропорт Трабзона. Неожиданно начался странный шум — в нас полетели бутылки и кирпичи. Пришлось вызывать полицию; когда мы поехали дальше, перед каждым окном уже сидел полисмен со щитом.

— В Бенфике Вы играли вместе с Робертом Энке. Как Вы отреагировали на известие о его суициде в 2009 году?

— Роберт был моим лучшим другом в Бенфике. Мы хорошо ладили, наши жены тоже. Он был отличным вратарем и просто хорошим человеком. Пока мы общались, у меня ни разу не возникало впечатления, что у него есть какие-то проблемы со здоровьем. Когда я услышал новости по телевизору, то не мог поверить своим ушам. На товарищеском матче в память Роберта я встретил его жену и не сдержал слезы.

— Вы играли с ван Перси в Фейенорде. Почему Вы назвали его "засранцем"?

— Это было сказано в определенном контексте. Во время чемпионата мира я был аналитиком на телевидении, и мне казалось, что ван Перси там отыграл не лучшим образом. В ворота Испании он забил отличный гол, но в целом не показывал уровня, которым мог похвастаться в Манчестер Юнайтед. Он, наверное, со мной не согласился и вскоре наговорил обо мне всякого в интервью. За это я и сказал, что он засранец. Я говорил открыто, и мое мнение не изменилось.

— Вы заслужили репутацию скандалиста?

— Обо мне можно говорить разное, но уж точно нельзя сказать, что я не был профессионалом. В каждом клубе я целиком отрабатывал свои деньги.

— Вы планируете заняться тренерской работой?

— Я провел несколько матчей в роли ассистента Хиддинка в сборной Турции, получил тренерскую лицензию. Осталась только профессиональная лицензия. Но мое время пока что не пришло.

Перевод Юрия Паустовского